В половине июня полуденное солнце достигает высочайшей точки на небе и в таком положении остается на некоторое время, которое называется летним солнцестоянием. Затем, достигнув полного проявления своих творческих сил, оно поворачивает на зимний путь, потеряв свою царственную власть над природой, свою живоносную силу, и начинает все ниже и ниже медленно спускаться по небесной горе; дни начинают убывать. Вся природа, как бы предчувствуя свою близкую старость, спешит жить полною жизнью. Последний месяц кукует кукушка, последнюю чудную песню поет своим звонким голосом соловей, и скоро, скоро и другие певчие птички приутихнут.
Этот поворот солнца, деливший год на две половины, летнюю и зимнюю, издревне сопровождался особым празднеством, в общих чертах сходным у многих народов. На Руси, вследствие смешения славянских понятий с иными религиозными воззрениями, празднество это приурочилось к Иванову дню, т.е. дню Рождества Иоанна Предтечи, празднуемому 24-го июня. В западно-южной части России празднуется ночь под Иванов день, называемая «ночью под Ивана Купала», а в северо-восточной - канун Иванова дня, именуемый «Аграфеной-купальницею», так как 23-го июня празднуется память св. Агриппины. По народному поверью, солнце в этот день выезжает из своих чертогов на 3 конях: серебряном, золотом и бриллиантовом; оно пляшет, рассыпает по небу огненные звезды и едет к своему супругу месяцу.
Как в древности наши предки справляли летний поворот солнца возжиганием костров, омовением в реках и источниках, так и в более поздние времена и теперь празднование «ночи на Ивана Купала» характеризуется в общих чертах теми же обрядами и обычаями.
Добыв трением из дерева живой огонь, при пении особых купальских песен, зажигают в эту ночь костры, несомненно имеющие символическое значение (как эмблема знойного июньского солнца), и совершают разные гадания, стараясь пытливо проникнуть в распоряжения судьбы. Парни и девушки, в праздничных нарядах, собираются обыкновенно к реке, где, разведя огонь, устраивают хороводы и, взявшись за руки, попарно прыгают через эти костры, думая, что это прыгание избавит от всех зол, болезней, горя и, главным образом, худого глаза; судя по удачному или неловкому прыжку, предсказывают грядущее счастие или беду, раннее или позднее супружество. На купальском костре матери нарочно сжигают снятые с хворых детей сорочки, чтобы вместе с этим бельем сгорели и самые болезни. В некоторых местах существовал обычай прогонять через этот огонь и домашнюю скотину для защиты ее от мора. Народное поверье гласит, что, кто выше скачет через купальский костер, у того и колос хлеба уродится выше.
В Малороссии доселе уцелел еще следующий обряд: девушки, головы которых убраны венками из трав душистых, в праздничных нарядах, а парни, лихо заломивши набекрень шапки, тоже убранные цветами, собираются накануне дня Купалы в заранее определенное место к дереву марене или черноклену, обвешанному венками и лентами; под деревом этим ставят сделанного из соломы крошечного, а иногда и большого бога - Купалу, одетого в женскую сорочку и плахту, с монисточкой на шее и венком на голове. Тут же расставлены столы с закускою и неизбежною горилкою. Затем, держа Купалу, начинают прыгать через разведенный огонь попарно (парубок и дивчина); хор поет:
Ходыли дивочки коло Мариночки,
Коло мого вудола Купала.
Гратема сонечко на Ивана!
Купався Иван, та в воду упав.
Купало на Ивана!
На другой день куклу и марену приносят к реке, срывают украшения и бросают в воду или сжигают. Иногда сажают под срубленным деревом вместо чучелы дитя, убранное цветами и венками.
В Белоруссии вбивают накануне Иванова дня по солнечном заходе кол в землю; обкладывают его соломою и коноплем, а на самый верх тоже кладут пук соломы, называемой Купалою; лишь только смеркнет, зажигают, солому, подбрасывают в этот костер березовых сучьев, и начинаются потехи. В
некоторых местах Белоруссий, с рассветом Иванова дня, выбрав из своей среды самую красивую девушку, подруги раздевают ее донага, опутывают с ног до головы венками и цветами, завязывают глаза и ведут в лес, где она, получившая на этот раз прозвище «дзевко-купало», раздает заранее приготовленные венки, в то вымя как веселый хоровод движется вокруг нее. Кому попал свежий венок, та будет жить богатою и счастливою жизнью, замужем, а которой достался увядший венок, «той счастья-доли не бачить, жить у недоли».
В Москве издревле праздновался Купалу на трех горах, а в Петербурге на Петровском острове на «Куллерберге», куда заезжала и наша аристократия. Несколько лет тому назад на
последнем разводили купальские огни, устраивали хороводы и пировали. В 10 верстах от Петербурга, по рижской дороге, находилась в старое время липа, ветви которой сплетались с ветвями других деревьев, образуя как бы природную беседку, в которой не раз отдыхал Петр Великий. Собирались и здесь накануне Купалы, разводили огни, на которых, между прочим, сжигали белого петуха. Надо заметить, что в более поздние времена купальский костер заменился кучею крапивы, вследствие запрещения Ивановских огней духовными и светскими властями.
Ночь Купалы, считается ночью полною чародейных явлений. Бабы-яги, колдуны и киевские ведьмы, верхом на помеле, толпою летят на Лысую гору или чертово берепище под Киевом, где советуются. Поэтому-то в это время не выпускают лошадей в поле, чтобы духи не заездили их; оставляют телят ночевать вместе с коровами, чтобы ведьмы не портили дойных коров, а на окно кладут жгучую крапиву. Рыбаки уверяют, что поверхность рек в это время бывает подернута серебристым блеском. Деревья в лесу переходят с места на место и шумом ветвей своих разговаривают между собою.
Тем не менее люди отправляются ночью в лес собирать лекарственные травы, цветы и коренья, как, например, лопань, былицу, полынь, яскер и прочее, ибо тогда только они и оказывают действительную помощь, когда будут сорваны на заре Купалы, прежде чем на них обсохнет роса. Эти травы сохраняются в продолжение года как некая святыня; ими окуривают бальных, их бросают в затопленную печь во время грозы, чтобы
предохранить дом от удара молнии.
Но труднее всего достать в ночь Купалы папоротник, который в это время только и расцветает, по рассказам знахарей, следующим образом: из широких листьев его внезапно появляется почка, которая, поднимаясь все выше и выше, то заколышется, то остановится и вдруг зашатается, перевернется и запрыгает. Ровно в 12 часов ночи созревшая почка разрывается с треском, и взорам представляется ярко-огненный цветок, столь яркий, что на него невозможно смотреть; невидимая рука срывает его, а человеку никогда почти не удается это. Во время этого цветения папоротника слышно будто бы голос и щебетание духов,